Олень - животное Христа
Этому дьявольскому зверю Генрих де Феррьер противопоставляет животное Христа - оленя: его десять качеств составляют пандан к десяти качествам кабана, а десять отростков на рогах ставятся в параллель к десяти заповедям :
«И десять ответвлений его рогов являют десять заповедей, каковые Иисус Христос даровал человеку для защиты от трех врагов: от плоти, от дьявола и от мира» [39].
Ему вторит Гастон Феб , награждая оленя всеми возможными добродетелями и назначая его главной королевской добычей[40]. Перечисляя различные качества оленя, оба наших автора всего лишь подхватывают традицию восхваления этого животного, каковая существовала с раннехристианских времен и прошла через все христианское Средневековье.
Отцы церкви, а вслед за ними и латинские бестиарии, рассматривающие оленя как солярного зверя, солнечное существо, посредника между небом и землей, в действительности опираются на ряд древних традиций. Отсюда же берут начало все агиографические, а затем и литературные легенды о белом, золотом, крылатом олене, о встрече охотника с чудесным оленем, у которого между рогами сияет крест. Олень к тому же становится символом плодородия и воскрешения (разве рога не отрастают заново каждый год?), образом крещения, противником зла. Авторы вспоминают фразу Плиния , в которой говорилось, что олень враждует со змеей, которую заставляет выползти из норы и затем убивает[41]. Они без конца комментируют знаменитый стих из 42 [41] псалма, в котором поется, что душа праведника так же желает к Господу, как олень желает к источникам воды[42]. Сознательно отметая негативные и сексуальные аспекты символики оленя[43], отцы церкви и теологи превращают его в чистое и целомудренное животное, олицетворение доброго христианина, атрибут или субститут Христа наряду с агнцем или единорогом. Ради этого они смело играют на созвучии слов, сближая servus и cervus : олень - это Спаситель .
Книги об охоте с полным основанием подхватывают это уподобление: олень - жертвенное животное, дичь, ритуально приносимая в жертву, как то следует из четко прописанных правил и обычаев, на которых останавливаются все кинегетические трактаты; его ритуальная смерть уподобляется страстям Христовым. Литературные тексты также опираются на игру слов servus и cervus , превращая оленью охоту в метафору спасительной любви[44].
Возвышая оленя, которого античные охотники считали трусливым и недостойным внимания, и принижая кабана, которого едва ли не боготворили охотники и воины-варвары, средневековая церковь постепенно перевернула иерархию охот. Подобно тому, как в период между ранним Средневековьем и XII веком она с успехом низвергла медведя (коренного антропоморфного зверя, являвшегося объектом сомнительных верований и культов) с трона царя зверей во всей северной Европе и посадила на его место льва (экзотического, библейского зверя, ничем не угрожавшего христианской религии)[45], она мало-помалу и кабана лишила статуса королевской и княжеской добычи, присвоив оный оленю. Это замещение произошло не сразу и не везде проходило одинаковыми темпами. Однако первые его следы обнаруживаются уже в артуровской литературе второй половины XII века: Артур , король-медведь, который в раннесредневековых валлийских повестях охотился на белую кабаниху[46], теперь, в прологе первого романа Кретьена де Труа «Эрек и Энида» , охотится на «белого оленя» [47]. Тем самым около 1170 года шампанский поэт вводит топос, который будет подхвачен большинством его продолжателей и в согласии с которым охота на оленя станет королевской во всей куртуазной литературе XIII века. Литературная модель, где раньше, где позже, повлияет и на реальные практики: с XIII века - во Франции и в Англии, в конце Средневековья - в Германии , Италии и Испании .
Смотрите также:
Описания кабана в XIV веке не так чтобы сильно отличались от описаний римских авторов, просто все те качества, которые в языческой античности вызывали восхищение, отныне заставляют видеть в нем инфернальное существо
